преданиям, у ведьмы должна быть кошка. У героини книги Эллен есть сиамская кошка Иштар. В доме, где она поселилась, появляются привидения. Одно из привидений – трагически погибшая хозяйка дома, которую считали ведьмой, другое – ее персидская кошка. Реальные и призрачные кошки помогают героине понять, кто друг, а кто враг, а потом и вовсе спасают от смерти. Повадки кошек (и привидений) описаны с большой любовью.


Барбара Майклз

Ведьма

Посвящается Кэти и Кэлу



«Witch» 1973, перевод Е. Годуновой



Глава 1

Как утверждала женщина – агент по продаже недвижимости, дом стоял на поляне, и, отправляясь в путь, Эллен, слегка вспотевшая в душной конторе маленького городка, не имевшей кондиционера, думала о тенистой прохладе леса с некоторым вожделением. Весна в Виргинии непредсказуема, и этот апрельский день вполне мог быть позаимствован у июля.

Но часом позже, порядком измучившись на ухабах проселочной дороги, такой узкой, что ветви деревьев хлестали по стеклам машины, она уже склонна была считать фразу о «поляне» сильным преувеличением. Ни намека на открытое пространство – повсюду ее окружала темная стена леса, сквозь которую не проникало ни малейшего дуновения ветерка. Воздух, пропитанный тяжелой влагой, был недвижим, и едва свернув с шоссе, Эллен вновь начала обливаться потом.

В одном, по крайней мере, ее не обманули: дом все же был, хотя больше походил на груду старых замшелых бревен, увитых лозами и утопающих в зарослях жимолости. Единственное видневшееся окно сияло неожиданной чистотой. Вероятно, где-то за пышными кустами роз имелась и дверь. Выключив мотор, Эллен сидела в машине, с любопытством разглядывая строение и чувствуя, как постепенно испаряется досада на скверную дорогу, после которой явно придется подновлять краску на капоте, а возможно, и менять рессоры.

Место было прекрасным. На темно-зеленом фоне сосен мерцали бледные звездочки кизила. Цветущие вишни и яблони слегка покачивали пушистыми веточками. Среди буйных сорняков сияли ярко-желтые нарциссы, а кусты сирени так благоухали, что перебивали неуместный здесь запах выхлопных газов.

И вокруг царила невероятная тишина, жуткая и таинственная, придававшая залитой солнцем вырубке ту же мрачность, какой веет от средневекового готического замка, темнеющего на фоне полуночных небес. В этом лесу время как будто остановилось, века текли, ничего не меняя, и казалось, что живут здесь вовсе не люди, а герои сказок – и отнюдь не добрых. Создания, собиравшиеся тут для ночных пирушек, были вовсе не прелестными феями в воздушных нарядах, а жутковатыми лесными тварями, кривоногими и пузатыми, покрытыми мехом и перьями, и на их получеловеческих лицах, должно быть, зловеще горели узкие звериные глаза.

Откинувшись на спинку сиденья, Эллен полезла в сумочку за сигаретой. Ей нравилось сидеть вот так, наслаждаясь мрачноватыми выдумками, и она не спешила встретиться с настоящим обитателем этого места, который, похоже, был не менее странным, чем порожденные ее воображением причудливые видения. Она вспомнила, как отзывалась о хозяине Роза Бэйтс, тот самый агент по продаже недвижимости, которая направила ее сюда, и невольно улыбнулась.

– Я не могу показать тебе дом, – сетовала Роза. – Эд ни за что не позволит сопровождать тебя туда, ибо предпочитает делать это сам. Так что тебе сначала придется заехать к нему. Честно говоря, мне совсем не нравится, что ты отправишься в одиночку, но если я поеду с тобой, этот старый шельмец и на порог меня не пустит.

Этой рекомендации оказалось вполне достаточно, чтобы Эллен прониклась симпатией к неизвестному Эду. Роза, перешедшая на «ты» с первых же минут их знакомства, была столь типичным представителем своей профессии, что это даже смахивало на карикатуру. Впрочем, все ее недостатки с лихвой искупались избытком рвения. В поисках «идеального» дома для Эллен они исколесили всю округу, хотя пару раз Роза была явно обижена той неприличной веселостью, которую Эллен выказывала при виде кошмарных сооружений из красного кирпича, с гордостью представленных ей в качестве образцов комфорта и респектабельности. Роза Бэйтс, похоже, склонялась к мнению, что ее клиентка просто капризничает и сама не знает, чего хочет, и это последнее предложение было продиктовано едва ли не отчаянием.

– Ну уж если и это тебе не подойдет... Этот дом принадлежал покойной мисс Хайбайгер, а Эд недавно его унаследовал. Тебе должно понравиться. Он был выстроен, кажется, еще до Войны за независимость. С ним продается около тридцати акров – прямо на краю Блу-Ридж: лес, пейзаж и все такое. Пожалуй, это как раз то, что ты ищешь, но Эд...

– А что Эд? – полюбопытствовала Эллен. – По твоим словам, он изрядный оригинал. Он случайно не...

– Нет-нет! – Ее собеседница залилась краской. – Я бы не позволила тебе связаться с кем-нибудь подобным. Эд терпеть не может женщин.

– Ну, это не гарантия, – возразила Эллен. Ответом ей был удивленно-проницательный взгляд. Розу мало волновала репутация Эда, но она явно была потрясена тем, что ее клиентка имеет представление о столь негативных сторонах жизни.

Эллен знала, что Роза считает ее непрактичной чудачкой. И дело было не только в том, что она выглядела много моложе своих тридцати восьми, ибо строгая диета и регулярные походы к косметологам – эта роскошь, доступная среднему классу, – позволили ей сохранить стройность фигуры, нежность кожи и великолепие пышных светлых волос. Женщин, подобно Розе выросших в провинции, бессознательно раздражала не только внешность Эллен, но и ее столичное произношение, ее манера одеваться и держаться.

– Да, это не гарантия, – сухо согласилась Роза. – В Чуз-Корнерз живет Джо Мюллер: развлекается стрельбой по собакам и кошкам, бьет жену и издевается над собственными детьми. Однако это не мешает ему иметь целых четырнадцать потомков, и далеко не все они – от миссис Мюллер... Бывает и так. Но тебе не следует волноваться по поводу Эда. Он отвратительный старый плут, но он джентльмен. У тебя не возникнет с ним проблем – если только тебе удастся отыскать его. Он живет в лесу, не желая ни с кем общаться, в какой-то старой развалюхе, которую называет домом. Я нарисую тебе карту.

Карта, изготовленная Розой на скорую руку, оказалась довольно точной. Эллен еще раз глянула на нее. Да, несомненно, она у цели, и пора, пожалуй, приступать к действию. Обитатель здешних мест все еще не подавал признаков жизни. Пусть Эд малоприятный чудак, все же Эллен надеялась, что он окажется дома. Столько мучиться и все впустую – это кого угодно доведет до бешенства. Выйдя из машины, она выбросила докуренную сигарету и только собралась раздавить окурок, как тишину потряс мощный возглас:

– Мадам! Вы меня очень обяжете, если не будете мусорить в моих владениях.

От неожиданности Эллен подпрыгнула и испуганно огляделась. По-прежнему никого не было видно, но в розовых кустах, подозрительно подрагивавших, угадывалось какое-то движение. Послушно наклонившись, она подобрала окурок. Ее белым перчаткам это явно не пошло на пользу.

Кусты, еще раз яростно содрогнувшись, произвели на свет некую личность, несколько староватую для младенца: это был высокий подтянутый пожилой мужчина в очках в золотой оправе и с потрясающей бородой – она доходила ему до пояса, закрывая всю грудь, так что о цвете его домотканой рубашки можно было судить только по рукавам. Она была пронзительно-голубой – такой же, как и его глаза за стеклами очков.

– Вас послала та отвратительная девица из Уоррентона, по поводу дома моей покойной тетки? – Голос доносился откуда-то из недр бороды.

– Да, – подтвердила Эллен.

– Тогда можете войти.

Мужчина отступил, раздвинув занавес листвы столь же театрально, как Скарлет Пимпернел могла бы распахнуть свою мантию. Обнаружилась дверь. Пройдя под аркой из роз, Эллен вошла внутрь. Мужчина последовал за ней, оставив дверь открытой.

– Меня зовут Эдвард Сэллинг.

– А меня – Эллен Марч.

– Миссис Марч? Рад познакомиться.

В его поклоне сквозила изысканная грация. С той же подчеркнутой любезностью Эллен были предложены стул и чашка чаю. Она благосклонно приняла и то, и другое, хотя не питала иллюзий по поводу истинных чувств своего хозяина. Эд был джентльмен и вел бы себя подобающим образом даже под угрозой смерти, но он не получал удовольствия от ее общества. Поспешность, с которой он покинул комнату, чтобы приготовить чай, весьма напоминала бегство.

Оставшись в одиночестве, Эллен с любопытством оглядела гостиную, поражавшую чистотой и строгостью обстановки. Немногочисленная мебель расположилась в центре, ибо стены сплошь занимали книги, неохотно выделяя пространство лишь для окон, двери и камина.

Когда Эд появился с подносом, Эллен стояла у одной из книжных полок. Забыв о неприветливости своего собеседника, она повернулась к нему с широкой улыбкой:

– У вас есть Генти! Я не перечитывала этих книжек уже много лет, но когда-то очень их любила.

Холодный взгляд голубых глаз немного потеплел, но Эда было не так-то легко купить. Поставив поднос на стол, он королевским жестом предложил ей разлить чай.

– А я все еще читаю их, – обронил он. – Время от времени я позволяю себе удовольствие потакать собственным прихотям. Но вы найдете здесь и более серьезные вещи.

Легкий оттенок тщеславия в его словах позабавил Эллен.

– Да, конечно, – поспешила согласиться она. – Вам нравится Джойс? Стыдно признаться, но я так и не смогла осилить «Улисса». Хотя его поэзию я люблю.

И она продолжала атаковать уязвимые места Эда – не без успеха, надо сказать: к тому времени, когда он дал понять, что пора уже осматривать дом его тетки, суровости в его взгляде явно поубавилось.

В качестве транспортного средства Эд предложил собственный грузовик. Как и все остальное имущество мистера Сэллинга, он был стар, но в безупречном состоянии. Похоже, пользовались им нечасто. Перед тем, как усадить Эллен в машину, Эд тщательно вытер сиденья. Когда он занял свое место за рулем, она сказала:

– Я думала, у вас будет по меньшей мере автомобиль с четырехколесным приводом. Зимой отсюда, должно быть, трудно выбираться?

– Зимой я никуда и не выбираюсь.

Ей следовало предвидеть ответ. Эллен представила, как долгими зимними вечерами он сидит здесь у камина, наслаждаясь книгами, одиночеством и консервированным супом, среди сугробов, громоздящихся снаружи; но не успела она сообразить, что ее поставили на место, как Эд добавил:

– Кажется, вы неплохо разбираетесь в автомобилях миссис Марч?

Впервые Эд задал вопрос, который можно было назвать личным. Эллен удивлялась его сдержанности: любой другой на его месте воспользовался бы правом поинтересоваться прошлым и настоящим потенциального покупателя его недвижимости. И теперь, к собственному ужасу, она ощутила знакомые симптомы.

«Синдром Старого Моряка», которым страдала Эллен, был излюбленной темой для семейных шуток. Название «недугу» придумал ее старший племянник, утверждавший, что сверкание глаз Эллен в тот момент, когда она берет в плен невольного слушателя, напоминает ему о Моряке Колриджа. К сожалению, ее повествованиям недоставало демонической притягательности поэмы – Эллен обычно рассказывала о себе и своей семье в самой безобидной манере, но всегда сообщала своей жертве значительно больше, чем та хотела бы знать. Эти приступы словоохотливости тяготили Эллен, она стеснялась их, но не в силах была противостоять, когда на нее «накатывало», хотя, изливая душу очередному несчастному свидетелю своей слабости, она прекрасно сознавала, что внутри нее сидит ехидный бесенок, издевательски хихикающий над нелепостью ситуации. Вот и теперь он уже злобно ликовал, когда, вздохнув поглубже, Эллен начала:

– Мне пришлось кое-чему научиться. Трое моих племянников без конца притаскивали домой всевозможный хлам: джипы-развалюхи, ржавые останки грузовиков, машины без моторов и моторы без машин... Впрочем, это было только к лучшему: они всегда ремонтировали мою машину и научили мою дочь кое-чему. Понимаете, она младше их и постоянно ходила за ними по пятам. Правда, скоро все это кончится. Я буду скучать по всей этой кутерьме. И по ним тоже, конечно. Но наступает момент, и наши дети покидают нас, так ведь?

– Мы жить не можем без избитых фраз, – обронил Эд.

– Конечно, мне будет тяжелее, чем им, – продолжила Эллен, игнорируя это сдержанное замечание. – Они уже сейчас рвутся из дома. Моя дочь этим летом собирается в Европу. Не в одиночку, – ей только семнадцать, и я никогда не позволила бы ей отправиться в путешествие с одним рюкзаком и билетом на самолет в кармане, подобно всем этим бедняжкам, – она поедет с одноклассниками. А осенью, если я куплю дом так далеко от Вашингтона, она поселится в интернате при частной школе, в которой сейчас учится. Правда, она может приезжать на уик-энды и...

Машину тряхнуло на ухабе, и Эллен больно прикусила язык. Эд вцепился в руль, как будто боясь, что тот вырвется. Взгляд его остекленел. Бесенок внутри Эллен посочувствовал бедняге: ее болтовня должна быть невыносимой для затворника, который терпеть не мог женщин. Но приступ все еще держал ее в своих тисках, и Эллен безжалостно продолжила:

– Два моих племянника уже учатся в колледже, а третий собирается поступать нынешней осенью. Так что самое время менять жизнь. Так или иначе, семья распадается. А тут еще Джек получает назначение за границу... Он предложил оставить мне дом – в Бетесде, – и это прелестный дом, но он никогда не был моим. Он всегда принадлежал Джеку. И Луизе, моей сестре. Она так любила его, но ее уже нет, и я не могла менять в нем что-нибудь. Она была такой молодой. Никто из нас и не думал, просто представить не мог, что у нее больное сердце... Ладно, прошло уже десять лет, и вы, наверно, считаете, что мне следовало бы примириться с этой смертью. Джек не примирился, но он всегда был таким удивительным, таким неунывающим и понятливым... Я рада была хоть чем-то помочь ему и мальчикам. Мне самой это было приятно. Мы с Пенни жили в тесной городской квартирке. Я всегда отлично уживалась с мальчиками, а они на самом деле нуждались в ком-нибудь, кто хотя в отчасти заменил им мать. Джеку пришлось бы нанять экономку, а вы ведь знаете, как сложно найти хорошую.

«Ладно, – сказал бесенок, – тебе вовсе незачем убеждать Эда Сэллинга в непорочности мотивов твоего поступка. Ты можешь даже себя не убеждать, правда ведь? Давай, расскажи ему еще о Джеке, какой он замечательный, какая он важная персона. Тебе ведь до смерти хочется поговорить о нем».

– Все дело в доме, – сказала Эллен вслух. Пытаясь заглушить внутренний голос, она произнесла это слишком громко, и Эд, выворачивая на шоссе, бросил на нее недоумевающий взгляд. – У меня никогда не было собственного дома. Сперва квартира, а потом дом Луизы. Но теперь появилась возможность немножко побаловать себя. Я, видите ли, унаследовала некоторую сумму – от тетки...

«Не от Луизы, – насмешливо вставил бесенок. – Не волнуйся, он прекрасно это понимает. Ничего, что принадлежало бы Луизе».

– Поэтому вам не стоит сомневаться в моей платежеспособности, – продолжила Эллен, пытаясь, чтобы фраза прозвучала иронично. Приступ, кажется, заканчивается. – То есть, я хочу сказать, мы ведь не обсудили...

– Подобные вещи я оставляю агенту, – надменно произнес Эд. – Вы вовсе не обязаны говорить мне все это, миссис Марч.

Как всегда после этих внезапных припадков говорливости, возбуждение сменилось подавленностью и презрением к себе.

– Я понимаю, – сказала Эллен уныло. – Простите. Стоит мне начать, и я просто не могу остановиться. Вам, наверное, было ужасно скучно.

– Как раз скучным ваш рассказ не назовешь.

Борода мешала разобрать выражение лица Эда, но в его голосе звучала улыбка.

– Может, ваше повествование и страдает некоторыми недостатками, но уж вовсе не отсутствием занимательности. Некоторой бессвязностью – да. Краткости тоже заметно недостает. Если я правильно вас понял, вы вели хозяйство вашего овдовевшего зятя, у которого три сына. Сами вы имеете дочь. Ваш зять работает в одном из тех гнусных учреждений, которые без конца вмешиваются в дела других государств. Теперь, когда ваши племянники достигли студенческого возраста, а зять собирается за границу, чтобы продолжать свое непристойное занятие, вы решили купить какой-нибудь необыкновенный дом в тихом месте, чтобы без помех предаться исследованию глубин собственной души... Прошу прощения, я перехожу на личности и становлюсь ироничным. Но все же позволю себе еще одну бестактность. Вы хотите жить для себя. Превосходное намерение. Я решительный сторонник независимости и не одобряю вмешательства в чужие дела. Но, к моему глубочайшему изумлению, мне сейчас хочется нарушить собственные принципы... Вы вдова, миссис Марч?

– Разведена, – ответила Эллен, несколько ошарашенная внезапно обрушившимся на нее потоком слов. – И уже очень давно.

– Тогда я дам вам маленький совет. Если вы твердо решили поселиться здесь, не упоминайте о своем разводе.

– Вы предлагаете мне лгать?

– Ложь – самый восхитительный из пороков общества. И если я не рекомендую вам лгать в этом случае, то лишь потому, что это бессмысленно. Вас разоблачат. Я просто предлагаю вам помолчать на этот счет.

– Что ж, я сама дала вам повод к такому совету, – смущенно произнесла Эллен. – Но уверяю вас, я не всегда так болтлива. Непонятно почему, но некоторые ситуации вызывают у меня повышенную говорливость.

– Мне кажется, что вы от природы очень искренни, и почему бы нет? Похоже, вам нечего скрывать. Однако вам следует принять во внимание провинциальность нравов в маленьких городках. Посмотрите по сторонам, миссис Марч, мы как раз въезжаем в Чуз-Корнерз. Благозвучное название[1 - Название городка (Chew's Comers) переводится как «Закоулки, где жуют табак».], не правда ли? Если вы приобретете мой дом, то именно сюда вам придется ездить за покупками.

Эллен огляделась. К Эду она приехала с другой стороны, поэтому сейчас ей предстояло первое знакомство с городком. Он был невелик – всего несколько кварталов. Почтенного возраста дома, окруженные величественными и, пожалуй, не менее старыми деревьями, располагались в стороне от дороги. По тротуарам не спеша прогуливались мамаши с детскими колясками и раскатывали на трехколесных велосипедах дети. Подчиняясь правилам, Эд сбавил скорость при въезде в городок, и теперь их степенное продвижение, как заметила Эллен, привлекало всеобщее внимание, Эд, казалось, смотрел прямо перед собой, целиком сосредоточась на дороге, но спустя несколько мгновений он произнес:

– Они глазеют не на вас, миссис Марч, а на меня. Я редко бываю здесь, и к тому же у меня, видите ли, сложилась репутация в некотором роде городского сумасшедшего.

Эллен перебрала в уме несколько возможных ответов и в конце концов решила промолчать. Они проезжали через деловую часть городка, состоявшую из бензоколонки нескольких сборных домов, приспособленных под магазинчики, и весьма солидного заведения – настоящего провинциального универмага с крытой верандой по всей длине фасада. Все стулья, расставленные на веранде, были заняты – причем исключительно мужчинами. Когда грузовик Эда поравнялся с ними, они, как по команде подались вперед, беззастенчиво разглядывая сидящих в машине.

– "Универсальные товары Грапоу", – прочла Эллен вывеску. – Очаровательно!

– Миссис Грапоу – самый преуспевающий городской бизнесмен (я не случайно употребил существительное мужского рода), а кроме того – опора местной церкви. Держитесь подальше от нее, миссис Марч, я хочу сказать – от церкви; впрочем, от миссис Грапоу – тоже. Но вы, без сомнения, пропустите мимо ушей оба эти предостережения.

– Почему те мужчины так пристально рассматривали нас? – спросила Эллен. – Надеюсь, мистер Сэллинг, я не подвергаю опасности вашу репутацию?

– Это воистину невозможно, – безмятежно ответил Эд. – Разве я не сказал, что меня здесь считают городским сумасшедшим? И атеистом, к тому же. На самом деле я рациональный деист, но бесполезно разъяснять этим олухам разницу. Нет ничего странного в том, что я отверг их Бога, этого малоприятного старикашку в ночной сорочке, имеющего скверную привычку совать нос в чужие дела. Но значительно сильнее моих соседей раздражает то, что я отверг и их Дьявола.

– Понимаю. Хотя вряд ли можно рассуждать о Дьяволе здесь, – она указала на прелестный белый домик в раннем георгианском стиле, поражавший изяществом очертаний.

– Полагаю, вам не доводилось жить в маленьких городках?

– Нет. Я родилась в Бруклине. Но в детстве мне приходилось навещать бабушку в Индиане. Моя бабушка...

– Ни слова больше, – перебил Эд, яростно мотая головой. – Умоляю, остановитесь. Вы очень милая женщина, насколько вообще женщины могут быть милыми, но я действительно не хочу знать больше того, что уже знаю.

– Вы тоже очень милы, – рассмеялась Эллен. – Меня еще ни разу не заставляли умолкнуть столь деликатным образом.

– Мне вовсе не хочется разрушать ваше восторженное представление о мире, но наивность доведет вас до беды. «Благородный дикарь» Руссо – всего лишь миф, причем давно скомпрометированный. В буколической простоте гнездится не меньше пороков, чем в городской искушенности.

Эллен ощутила легкую досаду. Ей нравился этот старомодный бородач, но трудно согласиться с его желчным взглядом на человечество или хотя бы только на Чуз-Корнерз (впрочем, признаться, название действительно ужасное).

«Интересно, что так повлияло на его отношение к ближним?» – рассеянно подумала Эллен. Как многие циники, Эд был разочаровавшимся романтиком. Его книжные полки выдавали его с головой.

– Не волнуйтесь, – произнесла она вслух. – Я хорошо осведомлена о провинциальных нравах. Конечно же, меня поначалу будут сторониться, но я завоюю симпатии. В конце концов, я не собираюсь устраивать оргии или ежедневно менять любовников, хотя и разведена. А если соседи так и не пожелают общаться, я прекрасно могу развлечь себя сама. Я немножко рисую, и вяжу, и с удовольствием буду ухаживать за садом, а кроме того – книги, музыка... Да, и птицы. В пригороде мне так и не удалось как следует понаблюдать за птицами.

– О да, – угрюмо согласился Эд. – Птиц здесь хватает.

– Существует так много занятий, на которые у меня вечно не хватало времени. Я хочу научиться играть на гитаре, перечесть «Войну и мир» и одолеть, наконец, Пруста, выращивать лекарственные травы, и вышивать, и сшить хоть одно стеганое одеяло, и варить варенье...

Странные скрипучие звуки не дали ей закончить фразу. Эллен потребовалось несколько секунд, чтобы понять: звуки исходят от Эда и означают смех.

– Я промолчу, – добродушно произнес он.

Грузовик свернул с шоссе и двинулся по узкой мощеной дороге (частной – как гласил указатель), задевая бортами деревья. Потом листва слева расступилась, и высоко на холме Эллен увидела дом.

– Это ведь не он, правда? – вырвалось у нее с испугом. Слишком большой и шикарный для нее, дом был великолепным образцом классицизма с величественными белыми колоннами вдоль фасада.

– Нет, им владеет мистер Маккей, ваш ближайший сосед. Это он вымостил дорогу. Она ведет всего к двум домам, но Норман заявил, что ему надоело барахтаться в грязи после каждого дождя.

Кстати, зимой ее расчищают, поскольку у Бормана имеется собственный трактор.

– Что ж, полезно иметь такого соседа. – Роскошный особняк скрылся за поворотом. – Что за человек этот мистер Маккей?

– Закончил экономический факультет Гарварда, – ответил Эд. – Коллекционирует фарфор и антиквариат, владеет приличной библиотекой. Время от времени мы перебрасываемся парой слов – он единственный образованный человек во всей округе.

– Из ваших слов выходит, что он прямо-таки идеальный сосед.

– Никто в этом мире не идеален.

Не успела Эллен раскрыть рот для достойного ответа, как Эд внезапно нажал на тормоза. Будь скорость чуточку больше, а реакция Эда, схватившего ее за локоть менее стремительной, Эллен выбила бы головой ветровое стекло. Выпрямившись и переведя дух, она заметила в кустах у дороги виновника едва не случившегося несчастья.

Это был подросток или, скорее, юноша в линялых джинсах и выцветшей рубашке. Его длинные светлые волосы, давно не видавшие расчески, были подстрижены, казалось, ржавыми садовыми ножницами. Все это, впрочем, было вполне обычным, но все же что-то обеспокоило Эллен. Что-то в крадущейся походке? Или в повороте головы? Или в тревожном блеске уклончивого взгляда? Ей припомнились собственные недавние фантазии о лесных созданиях, скрывающихся в густых зарослях.

– Простите, – сказал Эд, убирая руку.

– Не извиняйтесь. Кто это? Разве ему не положено находиться в школе?

– Классы Западной средней школы не видали Тима после его шестнадцатилетия, – ответил Эд. – И, думаю, к обоюдному облегчению. Ему бы следовало заняться чем-нибудь, но он предпочитает слоняться по лесу.

– Сколько же ему лет?

– Кажется, почти восемнадцать. – Эд как-то странно покосился на нее. – Я заметил, как вы отреагировали на мое высказывание о неидеальности соседства, с мистером Маккеем. Тим – одна из причин. Он племянник Нормана, и если я городской сумасшедший, то этот юноша – городской преступник.

Прежде чем Эллен успела задуматься над услышанным, Эд остановил грузовик и выпрыгнул наружу. Мощеная дорога заканчивалась, превращаясь в пыльную тропку, по которой мог проехать разве что велосипед. Никакого намека на дом. Единственными примечательными деталями пейзажа были две гигантские сосны по обе стороны тропинки. Эд шагнул между ними и скрылся из виду. Через минуту он вернулся, сел в машину и уверенным движением провел грузовик между деревьями.

Ветви раздвинулись, обнаружив пространство, вполне достаточное для автомобиля. За ними оказался кирпичный забор с раскрытыми деревянными воротами.

– Пожалуй, ветки следует немного подрезать, – задумчиво произнес Эд, и Эллен ехидно подумала, что вряд ли его можно обвинить в склонности к преувеличениям. – Если вы купите дом, я, конечно же, прослежу, чтобы это сделали.

В следующее мгновение они выехали на поляну и их взорам предстал дом. Эд заглушил мотор и обошел грузовик, чтобы открыть дверцу с ее стороны, а Эллен все не могла шелохнуться.

Дом был прекрасен. И это был ее дом. Он распахнул ей навстречу невидимые объятия, приглашая войти.

Роза утверждала, что ему лет двести, но Эллен чувствовала, почти наверняка знала, что на самом деле он построен значительно раньше, задолго до Войны за независимость, – возможно, в двадцатые годы восемнадцатого века. Тогда это было стандартное двухкомнатное строение с двумя дымоходами по краям. Или, пожалуй... да, несомненно: крутая крыша относилась к оригинальной постройке. Четырехкомнатный дом со спальнями наверху. Немногие из первых поселенцев могли похвастаться столь роскошным жилищем. Кирпичные стены, выщербленные временем и почти сплошь заросшие виргинским вьюнком, столь естественно вписывались в окружающий пейзаж, что казалось, стояли здесь вечно. Более поздние владельцы пристроили кухонное крыло и двухкомнатный флигель позади дома. Вряд ли кто-то из них прибегал к помощи архитектора: ни один профессионал не потерпел бы застекленной веранды, портившей строгую красоту кирпичного фасада. Но все же дом демонстрировал благородство пропорций, которое нельзя было скрыть никакими переделками.

Поляна, никак не меньше акра, лежала как бы на дне огромной чаши, образованной холмами, и деревья окружали ее плотной стеной. Эллен подумала, как хороши будут осенью дубы и клены – яркие пятна листвы, будто с полотен импрессионистов, а сосны зимой оживят пейзаж темной зеленью и укроют дом от ветров и посторонних взглядов. Одному из дубов, вздымавшемуся выше труб, было никак не меньше двухсот лет, а его мощный ствол, увитый плющом чуть не до кроны, поражал глаз сочным изумрудным оттенком.

«Придется выполоть, – подумала Эллен, – а то этот плющ погубит дерево». За домом, как огромный, не растаявший с зимы сугроб, белел старый яблоневый сад.

Эллен перевела восхищенный взгляд на Эда, все еще непроизвольно отмечая детали. Вон то дерево слева – несомненно, орех. У крыльца цвели вьющиеся розы, а у кухонной двери благоухал сиреневый куст. Выложенная плитками тропинка вела к веранде. Как чудесно будет сидеть там летними вечерами, вдыхая ароматы цветов... А в лесу полно кизила.

– Я хочу здесь жить, – почти прошептала Эллен. – Вы мне его продадите?

– Не раньше, чем вы осмотрите все внутри. Если Эд надеялся разочаровать ее, то потерпел неудачу: Эллен уже влюбилась в дом, и то, что ожидало ее внутри, не могло заставить ее переменить решение.

Хотя кухня, конечно, была ужасна: оборудование в ней не меняли, наверное, с самого 1930 года, линолеум потрескался и покоробился, а стенные шкафы, выкрашенные отвратительной темно-зеленой облупившейся краской, заставили Эллен содрогнуться. Но она уже представляла себе, как славно будет здесь, когда панели приобретут цвет слоновой кости, шкафы засияют яичной желтизной свежеобструганной сосны, а рядом с огромным очагом, встроенным в кирпичную стену старого дома, встанет длинный стол и деревянные скамьи.

Заметно обескураженный тем, что напугать покупательницу так и не удалось, Эд потащил ее прочь из кухни. Узкая лестница не вызвала у Эллен предполагаемых опасений, даже когда Эд продемонстрировал, что любой человек выше пяти футов шести дюймов вынужден будет нагибаться, чтобы пройти под лестничным сводом. Но наверху Эллен внезапно замерла, охваченная непонятным экстазом.

Неистовое, победное ликование пронзило ее душу. Невероятное, нечеловеческое возбуждение, не имеющее ничего общего с привычными эмоциями, заключило ее сознание в объятия столь крепкие, что они причиняли боль: как будто что-то сверхъестественное явилось из небытия, чтобы обдать ее неудержимой радостью.

Все это длилось лишь одно мгновение – нахлынуло и отпустило. Переведя дух, Эллен смущенно огляделась, совершенно сбитая с толку.

Холл второго этажа был в действительности всего лишь лестничной площадкой с единственным узким окошком. Ветхие доски пола просели. Но в этой прелестной каморке не было ничего необычного, что могло бы вызвать тот непонятный приступ экстатического восторга.

Исподтишка глянув на Эда, Эллен улыбнулась. Неистощимое чувство юмора помогло ей окончательно прийти в себя: Эд способен внушать самые разнообразные чувства, но уж никак не сумасшедшую страсть. А стоило ему отворить двери спален, как Эллен и вовсе позабыла о странных ощущениях, испытанных ею минуту назад.

В обеих небольших, но уютных комнатах имелись камины, а кружево резьбы на карнизах и наличниках вызвало в памяти Эллен представление о раннем Вулворте.

– Крыша течет, – мрачно произнес Эд, указывая на пятно, темнеющее на уродливых обоях.

– Ее легко починить.

– И спальни всего две.

– Но внизу еще две комнаты. Их можно будет использовать как спальни для гостей.

– Вы не видели ванной.

Похоже, это был последний козырь Эда. И действительно: любого менее решительного покупателя это мрачное помещение могло привести в ужас. Ванна – не старинная, а просто старая, с отбитой местами эмалью – вся была покрыта отвратительными ржавыми пятнами.

– Зеленый кафель и бледно-зеленая эмаль – вот что тут нужно, – мечтательно произнесла Эллен.

Досада Эда не поддавалась описанию: он даже забыл пригнуться, спускаясь по лестнице, и больно стукнулся головой о косяк. Вниз он сошел в гневном молчании.

Пока он возился со входной дверью, Эллен осматривала веранду. Расходов предстояло немало; рамы пребывали в плачевном состоянии и стекла следовало кое-где поменять – но отказываться от веранды неразумно, хоть она и была явным архитектурным излишеством: Виргиния кишит насекомыми, и довольно-таки плотоядными.

Эллен вышла в сад. Кто-то из прежних владельцев явно был неплохим садоводом: опытный глаз Эллен различил стрелки гладиолусов, кустики будущих хризантем и изумрудные перья шпорника и наперстянки. В начале лета все это расцветет, поражая великолепием форм и красок, но рододендроны и горный лавр, и всевозможные сорта роз будут радовать взгляд до самой осени. У Эллен даже задрожали руки, так она соскучилась по работе. Несмотря на все свое великолепие, сад был запущен: она подстрижет кусты, выкопает и рассадит луковицы...

Когда она повернулась к Эду, глаза ее так сияли, что тот невольно улыбнулся.

– Вы не деловая женщина, миссис Марч. Будь я хорошим дельцом, то, глядя на выражение вашего лица, поднял бы цену на несколько тысяч долларов.

– Но вы ведь не делец, – улыбнулась в ответ Эллен. – Я покупаю этот дом.

– Подумайте еще несколько дней.

– Но...

– Преимущественное право покупки я оставлю за вами, если именно это вас волнует. И если не волнует – все равно. Думаю, мы не будем связываться с формальностями типа залога – я даю вам слово.

Он величавой походкой направился к грузовику. Эллен едва поспевала за ним и обернулась лишь у машины, чтобы бросить последний взгляд на дом. Ее дом. А потом сбивчиво заговорила:

– Но послушайте, мистер Сэллинг, мне не нужно время на размышление. Я осмотрела столько домов... вы представить себе не можете, каких чудовищных... Я твердо решила! И сейчас прямиком отправлюсь в Уоррентон...

– Ничего подобного! Я настаиваю, чтобы вы сначала все обсудили со своими близкими.

«Проклятый женоненавистник», – подумала Эллен. Многочисленные таланты Эда, похоже, включали в себя и телепатию.

– Не потому, что вы женщина, миссис Марч. А потому, что вы именно такая женщина, какая вы есть.

– Может, я чересчур эмоциональна, но не безумна. И не имею привычки винить других в собственных ошибках. Уверяю вас... – она осеклась.

– Что там? – Эд проследил за ее пристальным взглядом.

– Какое-то животное... Мелькнуло между деревьев.

– Белка, наверное.

– Никогда раньше не слышала о белках-альбиносах, – возразила Эллен.

Глаза Эда округлились.

– Оно было белое?

– Чья-то кошка, – ответила Эллен, испуганно наблюдая, как меняется выражение лица Эда (по крайней мере, той его части, которую не скрывала борода).

– Я не хотел вам рассказывать об этом, – произнес он наконец после долгой паузы. – Мне ненавистна даже сама мысль о возможности чего-нибудь подобного. Но учитывая вашу необъяснимую и внезапную привязанность... Миссис Марч, прежде чем вы примете решение, вам следует узнать кое-что об этом доме.



Глава 2

– Так что, ты говоришь, водится в твоем доме?

Джек отложил нож и уставился на Эллен. Наливая ему новую чашку кофе, она попыталась не думать, что осталось всего только два месяца и что до сих пор ей не приходила в голову очевидная истина, которую лишь совсем недавно она восприняла с таким удивлением.

Джек вовсе не был красавцем. Благодаря наличию трех весьма шустрых сыновей он сохранил стройность фигуры, высокий рост тоже можно было отнести к его достоинствам. Но лишь самые преданные друзья назвали бы его лицо «приятным», а лоб у него заканчивался где-то на макушке. Сломанный нос придавал ему сходство с бывшим футболистом, и глаза, сейчас сощурившиеся от изумления за стеклами роговых очков, казались совсем крохотными. Он страдал близорукостью, уши у него были слишком большими, а волосы – слишком редкими, но Эллен любила его. Любила всегда, хотя и осознала это только в последние месяцы, когда обнаружила, что они неминуемо должны расстаться. И теперь она безуспешно пыталась найти в себе силы, чтобы смириться с будущим, в котором она больше не увидит этого лица каждое утро за завтраком.

Что ж, ей придется смириться. Джек тоже любил ее – по-братски, как женщину, заменившую мать его сыновьям. Но он ужаснется, если узнает о ее истинных чувствах. Если она хотела сохранить его дружбу, то должна была молчать.

Выйдя из краткой задумчивости, Эллен решительно вернулась к предмету разговора.

– Привидение, – ответила она на вопрос Джека. – В моем доме живет привидение. Замечательно, правда? А он даже не запросил дополнительной платы за это.

В холле раздался дикий топот, после которого следовало ожидать появления целого стада буйволов или хотя бы табуна диких лошадей. Но в дверях возник всего лишь мальчишка, правда, уже довольно взрослый и достаточно внушительных размеров.

Фил чрезвычайно походил на своего отца – если не считать того, что волос у него было больше. Намного больше. Пышная грива закрывала лопатки, а длинная челка касалась кончика носа. Поскольку Фил категорически отказался пользоваться лентами или – Боже упаси – заколками, то ему приходилось поминутно отбрасывать со лба густые пряди (привычка, весьма раздражавшая Эллен). Но стоило ему зазеваться, как они тут же падали на глаза.

Фил заканчивал среднюю школу и всячески старался убедить отца, что посещать ее уже нет никакого смысла, поскольку его поступление в колледж фактически предрешено. Но Джека было не так-то просто провести, поэтому Фил продолжал ходить на занятия.

Рухнув на стул, он тут же ухватил сразу несколько ломтей хлеба.

– Дополнительную плату за что? – спросил он с набитым ртом.

– За привидение.

– За что? – раздался еще один голос.

Эллен обернулась к дочери, которая неслышно возникла в дверях. Пенни была весьма изящным созданием с длинными темными локонами, струящимися вдоль точеного личика, но одевалась она как бедный поденщик: в данную минуту на ней красовались заплатанные джинсы и короткая обтягивающая тенниска. Эллен замерла на полпути от плиты, держа в руках блюдо яичницы с беконом.

– Пенни! Сейчас же поднимись наверх и надень лифчик. Или непрозрачную блузку!

– У нее нет лифчиков, – сказал Фил, протягивая руку за пончиком. – Пенни сожгла их – верно, детка?

– Их никто сейчас не носит, мамуля, – лучезарно улыбнулась Пенни. – Они – символ сексуальных комплексов. Так о чем ты там говорила?

– Кажется, что-то про привидение, – уточнил Фил, накладывая себе на тарелку изрядную порцию яичницы с беконом.

Эллен перехватила изумленный взгляд Джека.

– Вы все меня с ума сведете, – только и могла вымолвить она.

– Но ты все-таки нас любишь, – довольно сказал Фил, потянувшись за добавкой.

– Существует сервировочная вилка, Фил, – строго произнес Джек. – Веди себя прилично, или получишь по рукам. И попытайся разрезать это яйцо хотя бы на три части, не глотай целиком. Пенни, не пререкайся с матерью, или тоже схлопочешь. И замолчите, оба. Мне ни за что не понять, как вы можете быть такими неотесанными, живя с двумя столь благовоспитанными взрослыми, как мы с Эллен.

– Наверное, вы неправильно нас воспитывали, – глубокомысленно высказался Фил.

– Нет, воспитывали мы вас правильно. И если вы сбились с пути истинного, то лишь потому, что от природы порочны. Обратитесь к психоаналитику. И хватит об этом. Эллен, расскажи подробнее о своем привидении.

Улыбаясь, Эллен обвела их взглядом. Три пары сияющих глаз были устремлены на нее. «Как же я смогу жить без этого?» – пронеслось у нее в голове.

– Это не обычное привидение, – весело начала она. – Это призрак ведьмы.

– Ну-у? – одобрительно протянул Фил. – Неслабо!

– Потрясно, – добавил Джек, перехватив реплику у Пенни, чей рот был полон. – Продолжай, Эллен, и не обращай внимания на наши безграмотные комментарии.

– Этот дом построил ее муж, – сказала Эллен, непроизвольно придавая своему голосу загадочную интонацию, как делала когда-то, читая мальчикам и Пенни сказки на ночь. – Он был фермером и приехал в Америку из Германии, как большинство первых поселенцев в Виргинии. Сюда, на юг, он перебрался из Пенсильвании, после которой эти места казались дикой и безлюдной окраиной мира. Опасности подстерегали на каждом шагу, ибо индейцы враждебно относились к поселенцам, а в лесах, столь густых, что солнечные лучи не могли пробиться сквозь кроны деревьев, во множестве водились медведи и дикие кошки.

Но когда земля была расчищена, она оказалась плодородной. Хлеба давали хорошие урожаи, а тучные стада увеличивались прямо на глазах. Карлу Баумгартнеру оставалось только срубить несколько тысяч деревьев, выкорчевать пни, вспахать землю, посеять хлеб и убрать урожай. Никто из вашего изнеженного поколения не выдержал бы и недели такой работы.

Она строго посмотрела на Фила.

– Слава Богу, что я родился значительно позже, – откликнулся он.

– Карл был не первым, кто приехал в эти места, – продолжила Эллен. – На пересечении двух дорог уже стояло несколько крохотных домишек. В те дни люди помогали друг другу: они вынуждены были это делать, иначе не выжили бы. Карлу общими усилиями выстроили маленький домик, но он хотел большего. Он работал как проклятый, даже упорнее, чем его соседи. Ему понадобилось несколько лет, чтобы добиться хороших урожаев и купить пару фургонов для доставки зерна в крупные города побережья. Через десять лет он начал строить настоящий дом.

Его соседи были удивлены и даже несколько раздосадованы, когда он покинул поселение и выстроил себе дом в миле от него, в лесу. Несколько удачливых фермеров тоже расширили свои жилища, но Карл задумал и выполнил почти невозможное по тем временам: свой дом он целиком построил из кирпича, доставленного из самой Англии. Отправляемые на рынок с зерном и мясом, его фургоны возвращались, доверху груженые кирпичом. А однажды они вернулись с более ценным грузом – молодой женой Карла.

Одни говорят, что она была цыганкой. Другие – что испанкой или даже египтянкой. И действительно, ее внешность, столь непривычная в этом краю крепких ирландок и немок, казалась экзотичной и напоминала об иных, далеких землях. Жена Карла была стройной и темноволосой, со смуглой кожей и огромными сверкающими черными глазами...

– Ты сочиняешь, – вмешалась Пенни.

Эллен улыбнулась:

– Ну хорошо, я не видела ее портрета... Но я бы предпочла иметь других слушателей, которые не прерывали бы меня поминутно вопросами и замечаниями.

– Никто не поймет тебя лучше нас, – возразил Фил.

– Что ж, я тоже думаю, что эта часть истории – более поздняя выдумка, – согласилась Эллен. – Она не могла быть цыганкой, ибо носила доброе старое английское имя – Мэри.

Пенни фыркнула:

– Мэри Баумгартнер! Ужасное имя для ведьмы. Она ведь была ведьмой, правда?

– Постарайся помолчать хотя бы пять минут, – попросил Джек.

– Да, Мэри была ведьмой, – подтвердила Эллен. – По крайней мере, так считали окружающие, которые невзлюбили ее с самого начала. Ибо она вела себя странно: не пекла хлеб, не сворачивала головы цыплятам и не помогала пахать своему мужу, как делали все остальные жены поселенцев, крепкие и сильные, – Карл нанимал поденщиц для всего этого. А Мэри сидела в своей гостиной, обставленной лучшей мебелью, которую только Карл смог найти в Джорджтауне, и пела странные песенки на непонятном языке.

– Всего-то? – разочарованно спросила Пенни. – И больше она ничего не делала?

– Очевидно, делала, – со смешком возразил Фил. – Карл ведь возвращался домой к ночи, не так ли?

– Возвращался, – невозмутимо подтвердила Эллен: она привыкла к довольно-таки беспомощным попыткам Фила казаться циничным. – Он любил ее безумно и столь же безумно ревновал. Говорят, она была искусной рукодельницей, но даже это не смягчало недоброжелательности соседок: вместо того, чтобы шить рубашки или штопать носки мужу, Мэри вышивала.

– Тогда, наверное, она была испанкой, – сказала Пенни. – Или француженкой. И воспитывалась в монастыре, где их специально учили рукоделию. Например, вышивать золотом церковное облачение.

– Верно, – добавил Фил, щурясь сквозь длинную челку. – И эти ее песенки... Разве несчастные фермерши могли знать испанский или французский? И если Мэри была католичкой, то, естественно, скрывала это. Дискриминация католиков в Виргинии восемнадцатого века...

– Мы прекрасно помним твой реферат по американской истории, – оборвал его отец. – И все знаем, что ты теперь специалист по вопросам религиозной терпимости. Кстати, это единственная приличная работа, которую ты написал за четыре года. Продолжай, Эллен.

– Я не задумывалась над этим, но, пожалуй, ребята правы. Мэри наотрез отказалась посещать местную церковь.

– И ее оставили в покое? – скептически спросил Фил. – Тех, кто не ходил в церковь хотя бы раз в неделю, всячески преследовали: штрафовали, даже сажали в тюрьму...

Наткнувшись на строгий взгляд отца, он умолк.

– Дело ведь происходило не в городе, а в глухом пограничном поселении, – объяснила Эллен. – И Карл к тому времени был уже богатым и уважаемым человеком. Но все равно это не мешало многочисленным недоброжелателям распускать всевозможные нелепые слухи. Кто-то якобы видел Мэри разгуливающей ночью по лесу. Говорили, что она поклоняется идолам, что околдовала своего мужа, который был трудолюбивым и богобоязненным, пока проклятая ведьма не свела его с ума. И поговаривали даже, что сам Дьявол знается с ней в облике...

– Кошки? – нетерпеливо перебила Пенни. – Черной кошки?

– Не черной – белой, – ответила Эллен. – Карл привез ее в подарок жене из Джорджтауна. Судя по описанию, это была персидская или ангорская кошка, с голубыми глазами, – Бог знает, как ее занесло на дикие берега Америки. Мэри обожала ее.

– Все нормальные люди обожают кошек, – заявила Пенни. – Мы ведь, кстати, тоже ужасно балуем Иштар.

Только в этот момент Эллен заметила, что все старательно отводят глаза от буфета, и обернулась. На буфете, куда ей строго-настрого было запрещено забираться, сидела грациозная сиамская кошка, неторопливо уничтожая остатки бекона.

– Иштар! – возмущенно завопила Эллен.

Кошка одарила ее высокомерным взглядом и с достоинством покинула место преступления, прихватив с собой последний кусочек грудинки. Обычно Иштар двигалась бесшумнее облачка, а ее прыжки напоминали парение, но когда она сердилась, то демонстративно топала, как слон. Эллен никогда не могла понять, как изящному созданию весом всего в восемь фунтов удается производить столько шума, но Иштар удавалось, и она довольно часто это делала.

– Давайте вернемся к Мэри, – предложил Джек. – Интересно, как на самом деле ее звали?

– Мария, – предположила Пенни. – По крайней мере, мне хочется так думать.

– Думай как угодно, только не вслух, – сказал Джек. – Итак, Эллен: кошка Марии...

Эллен опустила глаза, уставившись в собственную тарелку. Джек знал ее слишком хорошо, чтобы не чувствовать, что она чего-то не договаривает. Но ей совсем не хотелось рассказывать о том белом пятне, мелькнувшем в кустах у дома, где когда-то жила Мэри. Джек и так не слишком одобрял ее намерение поселиться в столь уединенном месте.

– Мне нечего больше сказать о кошке Марии, – произнесла она беспечным тоном. – Кошка как кошка. Ведь если бы у Марии была в любимицах не она, а прелестная розовая упитанная свинка, люди и в этом бы нашли что-нибудь дьявольское. Они продолжали судачить о «ведьме», но ничего серьезного не происходило, пока внезапно не умер Карл и Мэри не осталась богатой вдовой.

Конечно же, сразу заговорили о том, что она виновна в его смерти, что она убила его. Идиллия продолжалась недолго: Карл был невероятно ревнив и частенько обвинял ее в неверности. Мне кажется, что обвинял напрасно. Окружающие сторонились Марии, а те мужчины, которым было наплевать на ее репутацию, чрезвычайно боялись Карла. Так что, скорее всего, она оставалась верна мужу. Но они без конца ссорились – прислуга слышала их громкие, яростные перебранки, во время которых леди ругалась столь же неистово, как и джентльмен. Одна из служанок разболтала об этом по всей деревне, и опять пошли всевозможные толки.

Но подозрения – подозрениями, а проверить их было почти невозможно. В этих глухих местах не нашлось грамотных врачей, чтобы сделать вскрытие. И тем более – графологов, чтобы установить подлинность подписи на чрезвычайно простом завещании: «Оставляю все моей жене Мэри». А родственников Карл не имел, и оспаривать завещание было некому.

Вместо того, чтобы продать ферму или вновь поспешно выйти замуж, как, по мнению окружающих, полагалось бы поступить порядочной женщине, Мэри взяла дело в собственные руки. Покинув свою хорошенькую гостиную и забросив вышивание, она не хуже мужчины разъезжала по полям и оказалась самым безжалостным хозяином во всей округе. Деньги текли к ней рекой. Никому не удавалось выпросить у нее повышения жалованья или отсрочки арендной платы. Даже когда кудрявые ребятишки на коленях умоляли ее пощадить их папочку и дать ему еще немножко времени, сердце ее не смягчалось. Детей она ненавидела. Она любила только животных.

Это была ее единственная слабость: на протяжении многих лет в ее доме существовало что-то вроде лечебницы, где мог найти приют любой раненый зверь. Больных и немощных Мэри выхаживала сама, лечила их травами, в которых прекрасно разбиралась, и животные платили ей добром. Окруженная людской ненавистью, она чувствовала себя в полной безопасности под защитой волков и лисиц, стаями ходивших вокруг ее жилища. Они буквально ели у нее из рук, ибо она врачевала их раны и заботилась о них.

– Ма-ама! – укоризненно протянула Пенни.

– Так гласит легенда, – ласково ответила Эллен. – Конечно, это только укрепляло веру поселенцев в то, что сам Дьявол заключил союз с Марией. Способствовало этому и ее растущее богатство. Все, чего она касалась, превращалось в золото, а се врагов не переставали преследовать бедствия. Их скот не приносил потомства, коровы переставали доиться, дети болели, а пожары уничтожали дома и нажитое тяжелым трудом добро.

– Откуда же она брала работников? – спросил Фил. – Я помню, нам в школе рассказывали, что в те времена в западных штатах почти не было рабов, а значит – ей приходилось нанимать батраков. Если все ее так ненавидели...

– И боялись, не забывай об этом, – вмешался Джек. – Вам, дети мои, чертовски повезло, что вы никогда не знали нужды, и поэтому не понимаете, какой властью обладала Мэри. Богатство и репутация ведьмы давали ей в руки мощное оружие. Времена тогда были суровые: неурожай и бесплодие скота означали голод. А если вашим детям грозит голодная смерть, вы найметесь в работники к самому Сатане и будете целовать ему копыта, лишь бы выжить.

Глянув на Эллен, он виновато улыбнулся:

– Прости, дорогая. Я не хотел превращать твой рассказ в целую лекцию.

– Мне все меньше нравится Мария, – сказала Пенни. – Если она была такой...

– Ее нельзя винить, – возразил Джек. – Что еще оставалось одинокой вдове и ненавидимой всеми чужеземке? Она вынуждена была бороться, чтобы не погибнуть.

– Ты рассуждаешь о ней как о реальном человеке, – сказала Эллен.

– А разве в действительности ее не существовало?

– Ну, по крайней мере, ее имя фигурирует в ведомостях подоходного налога начала восемнадцатого века. Но все остальное в этой истории – только легенда, бытующая в тех местах.

– Пусть легенда, – кивнула Пенни. – Но давай же, мамуля, расскажи, чем все кончилось, а то через минуту за мной уже заедет автобус.

Эллен попыталась вновь обрести нужный тон. Она не зря упрекнула Джека в том, что он делает Мэри Баумгартнер слишком реальной. Гораздо легче рассказывать сказку, чем историю подлинной личности, со всеми ее слабостями и заботами.

– Что ж, – задумчиво произнесла она, – настало время, когда лечебница Марии опустела. Она лечила зверей слишком хорошо, и все се пациенты вернулись в лес. Однажды утром Мария не появилась в поле, где бывала ежедневно, чтобы наблюдать за работниками; Конечно, ее отсутствие заметили, но никто не сожалел об этом – наоборот, все только обрадовались.

Но прошел еще один день, потом другой. Миновала неделя. И наконец нашлись люди, которые отважились выяснить, в чем же дело. Прислуги у Марии не было: она выставила всех; слуг сразу после смерти мужа и жила, как рассказывали, в ужасном запустении. Приблизившись к дому, депутация замерла на месте, устрашенная открывшимся зрелищем.

В несколько рядов дом окружали дикие звери. Волки, лисы, крысы, скунсы, даже змеи сидели и лежали вокруг уединенного жилища Мэри. А на крыльце, как генерал, обозревающий свое войско, горделиво стояла белая кошка.

Незваные гости бросились было бежать, но тут перед ними, преграждая дорогу, вырос огромный черный медведь. Волей-неволей людям пришлось войти в дом. Панический ужас лишил их разума, но все же не настолько, чтобы они не смогли с первого взгляда опознать смерть. Мэри была мертва уже неделю. Когда потрясенные люди вышли наружу, то увидели, что поляна опустела. Звери исчезли бесследно, а с ними исчезла и белая кошка.

Эллен замолчала, и повисла долгая пауза. Слушатели обменялись многозначительными взглядами. Через минуту Джек торжественно поднялся из-за стола, надел шляпу и тут же картинно снял ее перед Эллен.

– Это даже лучше твоей коронной истории о вампире с Четырнадцатой улицы, – тоном ценителя сказал Фил.

– Сознайся, что из этого ты придумала сама? – спросила Пенни.

– Верите или нет, но очень мало. Мой приятель Эд скептически относится к привидениям, но очень хорошо рассказывает легенды. Конечно, он считает, что всерьез говорить о «явлениях» призрака могут лишь истеричные идиоты, которым мерещится всякая...

– Каких это «явлениях»? – перебил Джек, нахмурившись.

– О, ничего страшного. По-видимому, Мария – очень ленивое привидение.

– Что же она вытворяет? Гремит цепями? Завывает по ночам?

– Ничего, в том-то и дело. Кое-кто слышал какие-то звуки. Смех. Скрип половиц. Вот и все. Традиционный набор из истории с приведениями. А тетка Эда, прожившая в этом доме целых пятьдесят лет, вообще ничего не слышала.

– Но неужели за все это время никому не удавалось увидеть хоть что-нибудь? – Фил умоляюще глянул сквозь лохматую каштановую челку.

– Кошку. Видели ее кошку, – признала Эллен.

– Ну, это неинтересно. Чего же тут страшного? – Фил был заметно разочарован.

– И не слишком убедительно. – Джек улыбнулся, заметно расслабившись. – Местные любители призраков могли бы придумать что-нибудь получше. Бездомных кошек слишком много.

– Что за надувательство, – проворчал Фил. – А я всегда так мечтал увидеть привидение.

– Если хочешь, можешь утешиться поисками могилы Марии, – сказала Эллен. Она знала, что Джек наблюдает за ней, и постаралась, чтобы ее голос звучал как можно небрежнее. – Ее похоронили где-то во дворе: просто вырыли яму и опустили туда труп. Люди сочли, что она не имеет права лежать на кладбище.

– Эге! – радостно воскликнул Фил и заработал увесистый тумак от Джека.

– Забудь об этом, осквернитель могил! – В отцовском голосе звучала напускная суровость. – Да и вряд ли через двести лет от несчастной женщины осталось хоть что-нибудь.

– Тетя Эллен, ты упускаешь свой шанс, – сказал Фил. – Тебе следовало бы писать сценарии для фильмов ужасов.

– Идем, Фил! – оборвал его Джек. – Я понимаю, ты делаешь все возможное, чтобы пропустить автобус, но...

– Мы так и не услышали конец, – запротестовал Фил. – Как она умерла, тетя Эллен? Не может быть, чтоб естественной смертью. Я не переживу такого надувательства.

Громкий гудок снаружи возвестил о прибытии автобуса.

– Ее убили, конечно же, – сказала Пенни, хватая в охапку учебники. – Пока. До вечера.

И прежде чем Эллен успела собраться с мыслями, дочь исчезла. Фил ухмыльнулся.

– Она взяла с собой эту жуткую красную рубашку, – сказал он примирительно. – И наденет ее в автобусе.

– Что-то я не заметила никакой рубашки.

– Пенни засунула ее в сумку. Ты же знаешь, каковы подростки в этом возрасте, тетя Эллен: им непременно нужно бунтовать.

– Просто чудо, что Пенни тебя до сих пор не убила за подобные глупые остроты, – снисходительно произнес Джек. – Иди в машину, Фил. Автобус ты пропустил, но тебе все же не удастся отвертеться от занятий. Я подброшу тебя по пути на работу.

Подмигнув тетке. Фил вразвалку удалился, засунув руки в карманы.

Вздохнув, Эллен принялась убирать со стола, но в этот момент дверь, не успев закрыться, вновь распахнулась, и в кухню просунул голову Джек.

– Так как же она умерла? – спросил он шепотом.

– Ты не лучше наших детей. Покончила с собой. Повесилась.

– Бр-р-р. Спасибо. А то я сегодня не смог бы ничем заниматься, только и думал бы об этом.

Стоя в дверях, Эллен смотрела, как машина выезжает на дорогу. Они жили в одном из старых вашингтонских пригородов, и дом стоял не у самого шоссе, в окружении высоких деревьев, которых так недоставало районам более поздней застройки, выставлявшим напоказ роскошные особняки. Голубой «бьюик» Джека помедлил у въезда на шоссе и влился в поток автомобилей, спешивших в город.

Самое время было выплакаться всласть, но Эллен обещала себе по возможности не распускаться. Сдержав всхлип, она вернулась на кухню, где ее ждал обычный утренний кавардак – и Иштар, сидевшая на одном из стульев; аккуратно положив передние лапки на стол, она поглощала остатки бекона на тарелке Пенни.

– Скверная кошка, – сказала Эллен без особого возмущения.

Подняв коричневую мордочку, Иштар уставилась на нее невинными голубыми глазами. Трезво оценив ситуацию, кошка решила, что Эллен не собирается идти дальше оскорблении, и вернулась к бекону, а Эллен, облокотившись на дверной косяк, задумалась.

Историю Мэри она рассказала нарочно. От Джека ее все равно скрыть бы не удалось, и только продемонстрировав беспечное спокойствие по поводу всех этих ужасов, можно было убедить его, что суевериям Эллен не придает никакого значения.

Сказать, что Джек нянчился с ней, было бы несправедливо по отношению к ним обоим. В трудные минуты он приходил ей на помощь, и если иногда его поддержка оказывалась значительнее, чем это было необходимо, то лишь потому, что Эллен самой этого хотелось. Джек не навязывал ей свою опеку. Но все же одной из причин ее твердого желания переменить жизнь, поселившись в доме меж холмов, было стремление освободить близких ей людей. Она зависела от племянников не меньше, чем от Пенни, и значительно больше, чем они то осознавали. И теперь она должна была отпустить их, а для этого ей нужно остаться в одиночестве. Любовь не обязанность, а добровольный дар. И если детям она обязана этим даром, то Джеку она обязана даже большим.

Новый дом на самом деле пришелся ей по душе. Она успела полюбить его так сильно, как не любила до сих пор ни одну вещь. Эллен казалось, что он, будто живое существо, тянется к ней. Но она многое бы отдала за то, чтобы Эд никогда не рассказывал ей эту жуткую историю.

– Проклятье! – вырвалось у нее, и кошка, теперь уже разгуливавшая по столу в поисках еще чего-нибудь вкусненького на тарелках, настороженно подняла ухо, но тут же успокоилась, справедливо решив, что брань относится не к ней. Эллен сознавала, что Иштар ведет себя из рук вон скверно, но ее в эту минуту гораздо больше занимали вещи, о которых она не упомянула во время недавнего рассказа.

Во-первых, о том, что видела белую кошку. Впрочем, Джек прав: мало ли бездомных кошек бродит по лесу. Для привидения это как-то слишком несолидно, и не стоит забивать голову пустыми страхами. Гораздо больше ее беспокоила мысль о том, что прямо у нее во дворе, под покровом зеленой травы, покоятся хрупкие пожелтевшие кости Марии. Джек заметил ее тревогу, но, по-видимому, счел, что она слишком благоразумна, чтобы серьезно расстроиться. Кости были лишь остатком оболочки, сброшенного кокона, покинутой раковины...

В общем, Эллен могла быть довольна собой: она перенесла все это довольно мужественно.

Так почему же она утаила от Джека, как на самом деле умерла Мария?

Как утверждал Эд, чей талант рассказчика явно пропадал зря при его затворническом образе жизни, очевидцы обнаружили, что тело висит на крюке. Но замечания, которые нынешним утром отпускали Пенни и Фил, укрепили смутные подозрения Эллен, что в этой смерти что-то не так. Для католички самоубийство было смертным грехом. Зачем бы Марии убивать себя? В легенде не упоминались ни смертельное заболевание, ни преступление, которые могли бы привести к столь ужасному концу. Такой поступок противоречил не только ее предполагаемой вере, но и ее характеру – жесткому, если не жестокому, и решительному. Кроме того, она разбиралась в травах и если бы обнаружила у себя какую-нибудь страшную болезнь, то скорее выбрала бы менее болезненную смерть от яда.

Прогоняя назойливые мысли, Эллен тряхнула светлыми локонами.

– Хватит! – решительно произнесла она вслух и направилась к столу. Слова можно было толковать двояко, но Иштар предпочитала руководствоваться не словами, а поступками – ее и след простыл, а Эллен принялась убирать грязные тарелки.


* * *

А в субботу все они отправились смотреть дом. Большую часть пути Джек молчал. Он попросил Эллен не оформлять покупку, пока она не бросит на дом еще один взгляд, более критичный. Конечно, Джек хотел сказать: пока он не увидит дом, – но тактичность не позволила ему выразиться столь откровенно. Фил и Пенни всю дорогу хохотали, как сумасшедшие, горланили песни и отпускали возмутительные шуточки – они полностью одобряли стремление Эллен «назад к природе».

К величайшему ее облегчению, обаяние дома подействовало на всех, даже на Джека. Не в силах смириться с медлительностью взрослых, молодежь помчалась наверх. Крики одобрения, прекратившиеся, правда, после вопля Фила, который, конечно же, ударился головой о тот самый лестничный свод, сладостной музыкой звучали в ушах Эллен, стоявшей с Джеком в гостиной.

– Он очарователен, надо признать, – с улыбкой сказал Джек, потирая подбородок. – И я прекрасно тебя понимаю. Когда-нибудь меня тоже потянет в тихое местечко вроде этого.

– О, Джек, я так рада.

– Погоди, я еще не сказал, что одобряю. Очарование – очарованием, а термиты – термитами. Давай-ка не спеша пройдемся и посмотрим, сколько гнезд удастся обнаружить.

Наблюдая, как Джек простукивает и прощупывает каждый сантиметр, что-то бормоча себе под нос, Эллен в волнении отворачивалась. Он ничего не говорил, и по выражению его лица трудно было понять, о чем он думает. И только когда они остановились на тропе перед домом, Джек наконец откашлялся и приготовился объявить приговор. Фил и Пенни убежали в лес – Эллен слышала доносившиеся оттуда возгласы.

– Мне страшно не хочется это признавать, – начал Джек, – но дом поразительно хорошо сохранился. Конечно, придется изрядно потрудиться, чтобы привести его в порядок, особенно внутри. Кухня и ванная обойдутся тебе в довольно круглую сумму. Ты ведь наверняка захочешь устроить еще одну ванную комнату внизу, да и водопровод нуждается в капитальном ремонте. Канализацию не трогали, похоже, лет тридцать, об электропроводке я лучше промолчу. Но само строение удивительно крепкое. Эти стены простоят еще лет сто.

– А что ты думаешь насчет цены?

– Она даже ниже, чем я ожидал. А сейчас с каждым днем все больше будет желающих забраться подальше от шума и суеты. Если ты в будущем захочешь его продать, то ничего не потеряешь.

– Значит, ты советуешь?

– Нет. – Джек улыбнулся ей, и сердце ее предательски дрогнуло. – Я был бы намного счастливее, если бы ты купила какой-нибудь милый домик в Потомаке или Чеви-Чейз.

– Терпеть не могу подобные местечки.

– Знаю. И чувствую, как притягателен этот дом. Его недостатки вызывают не отвращение, а желание засучить рукава и поскорее привести все в порядок. Я эгоист и хотел бы, чтоб ты выбрала что-нибудь менее привлекательное, пусть даже неприятное тебе, лишь бы самому не волноваться. Просить вообще чертовски трудно, а особенно – просить того, к кому я отношусь так, как к тебе.

– Ты же знаешь, что твое мнение очень много значит для меня.

– Поэтому я не дерзну навязывать его тебе. Забудь о моих чувствах. Но ты уверена, Эллен, что будешь счастлива здесь? Совсем одна, вдали от людей – тебе не страшно?

– Здесь я буду в большей безопасности, чем в твоих драгоценных пригородах.

– Возможно – в каком-то смысле. Но меня заботит твое душевное состояние.

– Так я и знала! Мне не следовало рассказывать эту историю! Ты на самом деле думаешь, что я неврастеничка?

Изумление во взгляде Джека сменилось искорками смеха. Откинув голову, он искренне расхохотался.

– Девочка моя дорогая, поверь: твое привидение – единственное, что меня совершенно не беспокоит!



Глава 3

Следующие два месяца промелькнули с невероятной быстротой. Поначалу Эллен лишь удивлялась, как это она собирается управиться с предстоящим: собрать в дорогу всех троих членов своего семейства, отправляющихся в разные концы света, продать дом в Бетесде и привести в порядок новое жилище. Но Джек, как всегда, взвалил на свои плечи изрядную часть хлопот. Он продал дом (позже Эллен думала, что чуть ли не в убыток – лишь бы избавить ее от утомительных уборок, которым, казалось, не будет конца), полностью освободил ее от забот по поводу собственного отъезда (и если Эллен пришила несколько пуговиц, которые вовсе не нуждались в пришивании, то лишь потому, что не смогла отказать себе в этом последнем праве; Джек, кстати, об этом и не подозревал), заставил Фила и Пенни помогать ей с ежедневным мытьем посуды и прочими нудными занятиями (чего Эллен не удавалось добиться в течение многих лет) и при этом умудрялся всегда быть рядом, несмотря на свою убийственную занятость.

Стремительность, с которой был отремонтирован дом, купленный у Эда, поразила Эллен и заставила корчиться от зависти всех ее знакомых. Или в маленьких городках до сих пор не забыли, что такое добросовестная работа, или мистер Сэллинг пользовался значительным влиянием среди местных ремонтных контор, хотя и не желал в этом сознаваться. Водопроводчики, электрики, плотники не успевали сменять друг друга, и каждый раз, приезжая туда, Эллен видела, как дом меняется на глазах.

В самый разгар суматохи вернулись из колледжа ее племянники, Артур и Сэм, и, едва осмотревшись, тут же созвали семейный совет, заявив тетке, что: глупо выбрасывать деньги на ветер, если многое они смогут сделать сами. Робкие возражения Эллен были решительно ими отметены, и уже на следующий день они всей компанией (включая Фила) отправились в дом между холмов, снаряженные спальными мешками и солидным запасом консервов, чтобы выкрасить каждый сантиметр дерева, попавшийся им на глаза. Огорчению Пенни не было пределов. Занятия у нее заканчивались только в начале июля, и вдоволь помахать кистью ей позволялось лишь в выходные.

События последней недели слились в одну сплошную вереницу. Впоследствии Эллен так и не могла припомнить ничего конкретного – только мелькание фигур, перетаскивающих мебель и чемоданы, заколачивающих гвозди и развешивающих картины, подшивающих края новых портьер и расстилающих ковры. Когда вся ее семья наконец разъехалась, вся тяжелая работа была сделана. Правда, чуткие домочадцы позаботились о том, чтобы Эллен хватило забот по меньшей мере еще на несколько дней, и она не могла этого не оценить.

И вот, стоя в дверях, она махала вслед автомобилю, увозившему от нее всех се близких. Днем раньше они посадили Пенни на самолет до Нью-Йорка, откуда она, присоединившись к туристской группе, должна была отправиться на месяц в Европу. А сегодня Эллен провожала Джека и племянников. Мальчики собирались провести пару дней с друзьями в Вашингтоне, а потом разъехаться на все лето: Артур – воспитателем в спортивный лагерь, Сэм – поработать в одном из северных штатов (осенью ему предстояло держать экзамен на докторскую степень), а Фил – в поход по Канаде с двоюродными братьями Джека. И теперь, глядя на красные огоньки машины, терявшиеся меж двух сосен в конце подъездной аллейки, Эллен с мучительной остротой поняла, что остается совсем одна.

Красные пятнышки расплылись – и не только из-за дождя, который вдруг начал накрапывать, добавляя уныния моменту. Смахнув слезы и пару раз шмыгнув носом, Эллен вернулась в дом. Она поставила на проигрыватель пластинку и уселась прямо на полу в гостиной, среди коробок с книгами, которые предстояло распаковать. Новенькие стеллажи сияли свежей краской, напоминая о племянниках. В камине жарко пылал огонь – его разжег Джек, на прощанье. Потрескивание поленьев, и музыка, и шуршание страниц постепенно улучшали мрачное настроение Эллен. Правда, полки заполнялись медленно: каждый том нужно было тщательно протереть от пыли, да еще постоянно попадались любимые книжки, которые Эллен давно не перечитывала, – как тут удержаться и не пробежать несколько строк. Она как раз углубилась в третью главу «Сентиментального путешествия», когда в дверь позвонили. Разминая затекшие ноги, Эллен поковыляла в прихожую, отмечая на ходу, что неплохо бы поискать в магазинах старинный дверной молоток: звонок слишком напоминал о цивилизации и казался чужеродным в этом упоительно уединенном месте.

Уверяя Джека, что не боится оставаться одна, она не преувеличивала; и теперь открыла дверь без колебаний. Но вид нежданных гостей заставил ее в ужасе отшатнуться.

Мужчина, стоявший на веранде, не вызывал опасений. Высокий и широкоплечий, одетый в старый дождевик, по которому стекали капли, и с поразительно юным улыбающимся лицом, казавшимся еще моложе на фоне преждевременной седины, он был ей даже знаком: Эд Сэллинг как-то указал на него. Но псы, скалившиеся с обеих сторон, любого обратили бы в бегство. Это были огромные доберманы, черные как сажа.

– Миссис Марч? Позвольте представиться: я ваш ближайший сосед. Норман Маккей. Это мой дом там на холме.

– Да-да. – Эллен протянула ему руку. – Мистер Сэллинг упоминал о вас. Войдете?

– С удовольствием. Если не помешаю, конечно. Я пришел бы и раньше, но знал, что вы очень заняты. А сегодня увидел, как ваша семья уезжает, и подумал, вам приятно будет узнать, что здесь у вас тоже есть друзья.

– Очень любезно с вашей стороны, – искренне сказала Эллен. – Вы не можете помешать, потому что дел у меня хватит еще на месяц. И я как раз собираюсь пить кофе.

Она отступила назад, приглашая войти. Вместо того, чтобы последовать приглашению, Норман наклонился и схватил собак за ошейники.

– Надеюсь, мои спутники вас не напугали?

– О нет, – храбро солгала Эллен.

– Я специально взял их с собой, чтобы представить вас друг другу. Теперь, если повстречаете их как-нибудь на прогулке, не бойтесь. Они не нападают без приказа, но выглядят довольно устрашающе, особенно если наткнуться на них неожиданно... Брюс, Чемпион – познакомьтесь с миссис Марч.

Эллен протянула руку и дала ее обнюхать каждому из псов по очереди. Обычно она не боялась собак, но теперь была благодарна своему гостю за то, что он крепко держал их. Она понимала, что это излишне и что псы на самом деле прекрасно вышколены, но чуткость Нормана тронула ее.

Вежливо обнюхав ее руку, собаки легли на пол – одновременно, с синхронностью искусных акробатов. «Или отлаженных механизмов», – невольно подумала Эллен.

– Потрясающе! – восхитилась она. – Я даже не заметила, чтобы вы подали им знак.

– Я сделал это потихоньку от вас, – мальчишески усмехнулся Норман. – Не мог удержаться, чтобы не пустить пыль в глаза. Можно, они подождут на веранде?

– Конечно.

Войдя в гостиную, Эллен только собралась извиниться за беспорядок, как ее гость воскликнул:

– Книги! Боже мой, сколько книг! И все вами прочитаны! Дивное зрелище.

– Я бы сказала, жуткий кавардак, – рассмеялась Эллен.

– Вы не представляете, как приятно встретить родственную душу. Я себя чувствую алкоголиком, приглашенным на новоселье и обнаружившим полный бар выпивки.

– Ну тогда мне незачем ломать голову, чем занять вас, пока я варю кофе.

Вернувшись, Эллен обнаружила, что ее гость, скрестив ноги, сидит на полу среди разбросанных томов Диккенса. При ее появлении он легко вскочил и поспешил принять у нее поднос. «Интересно, сколько ему лет? – подумала Эллен. – Двигается он как мальчишка...»

Когда выяснилось, что они с Норманом любят одних и тех же авторов, симпатия Эллен возросла еще больше. К моменту расставания они уже перешли на «ты».

– Я не собирался засиживаться, – чистосердечно признался Норман. – Ты уверена, что тебе не нужно помочь с посудой?

– Спасибо, сама прекрасно управлюсь. Но я рада твоему приходу. Приятно сознавать, что поблизости есть живая душа.

– Если понадоблюсь, звони в любой час дня или ночи. Но здесь тебе нечего бояться, – добавил он уверенно. – Уже двести лет в этих краях не совершалось серьезных преступлений.

«Странно, – подумала Эллен. – Зачем бы ему уточнять срок? Или он хочет сказать, что два столетия назад... Но ведь Мэри Баумгартнер жила еще на пятьдесят лет раньше...»

Прежде чем она открыла рот, так и не решив, развивать эту тему или нет, собаки на веранде взорвались яростным лаем.

Норман нахмурился.

– Кто-то идет. Ты ждешь гостей?

– Нет. Наверное, почуяли Иштар. Но ведь они не нападут на кошку, правда?

– У тебя есть кошка? – В голосе Нормана зазвучали странные нотки.

Любители кошек утверждают, что эти непостижимые создания обладают сверхчувственным восприятием. Эл-лен не раз убеждалась, что Иштар наделена способностью возникать буквально из воздуха при любом упоминании ее имени. Вот и теперь, появившись в дверях, она величаво шествовала через гостиную, грациозно помахивая поднятым хвостом. Вместо того, чтобы по обыкновению замереть при виде незнакомца, она неуклонно надвигалась на Нормана, не сводя с него немигающих голубых глаз. К удивлению Эллен, он попятился. В лице его не осталось ни кровинки.

– О, прости, пожалуйста, – воскликнула она, поспешно хватая кошку. – Я совсем забыла, что некоторые не выносят...

Истошно мяукая, Иштар корчилась у нее в руках, но эти отчаянные вопли не смягчили Эллен. Заперев обиженное животное в подвале, она вернулась в гостиную под аккомпанемент хриплых жалоб, доносящихся из-за закрытой двери.

Норман, все еще бледный, вытирал испарину со лба.

– Глупо, правда? – спросил он с кривой усмешкой. – Нет, ради Бога, Эллен, не извиняйся, от этого я только почувствую себя еще большим идиотом. Но я не в состоянии справиться с этой дурацкой фобией. Мой врач утверждает, что более тяжелого случая он не встречал.

– О, дорогой, мне так жаль, – с состраданием произнесла Эллен. – Но, надеюсь, это не означает, что ты больше никогда не придешь ко мне в гости?

– Нет-нет, это не обычная аллергия. У меня нет отрицательной реакции на шерсть или запах. Меня вообще не беспокоит сознание того, что кошка в доме, лишь бы не видеть ее или... или не дотрагиваться. – По его лицу пробежала мучительная судорога, и, справившись с приступом отвращения, Норман виновато улыбнулся. – Видишь! Сама мысль об этом вызывает у меня мурашки. Жаль, что я так нелепо отплатил тебе за гостеприимство. Теперь твоя очередь навестить меня – и не потому, что я трус, а просто мне хочется похвастаться своей библиотекой и скромной коллекцией старинных безделушек. Как насчет того, чтобы пообедать у меня прямо завтра? Я за тобой заеду.

– С удовольствием, конечно, – сказала Эллен, провожая его до дверей, – но ты не обязан...

– Разумеется, не обязан. Я просто сам очень этого хочу. Не волнуйся, тебе не придется пробовать холостяцкую стряпню: моя экономка Марта – старая ворчунья с пуританскими замашками, но готовит она божественно.

Открыв дверь, он шагнул на веранду, откуда опять раздался неистовый лай, и Эллен невольно отпрянула. Норман рассмеялся.

– Вот это истинная деликатность! Готова притвориться, что испугалась моих безобидных песиков, лишь бы я меньше смущался своего страха перед ее злобной кошкой. Спасибо, Эллен. Рад, что мы познакомились. Увидимся завтра. Около семи? Отлично.

Стоило ему приоткрыть наружную дверь, как собаки метнулись наружу. Казалось, они преследуют кого-то. Псы неслись беззвучно, но их молчание было более устрашающим, чем яростный лай. Представив себе кролика, улепетывающего от этой парочки монстров с громадными белыми клыками, Эллен сочувственно вздрогнула.

Машины нигде не было видно, и когда Норман вслед за собаками скрылся в лесу, Эллен поняла, что где-то там должна быть тропинка, соединяющая оба дома. «Надо найти ее», – рассеянно подумала она. Пожалуй, это знакомство стоило продолжения, как выразилась бы Джейн Остин. Нечаянно обнаружить такой подарок прямо у себя под боком – кто бы мог ожидать этого? Привлекательного, богатого, образованного и умного мужчину – и даже с чувством юмора. Ее вашингтонские подружки умрут от зависти. Они замучили Эллен своей заботой, без конца подсовывая ей подходящих холостяков и строя довольно-таки рискованные предположения по поводу ее равнодушия ко всем кандидатам.

«Что ж, почему бы и нет?» – подумала она с вызовом. Несколько лет в одиночестве – это даже приятно. Но тридцать или сорок? Весь остаток жизни?.. Джек никогда на ней не женится. Скорее всего, он найдет себе в Европе какую-нибудь эффектную дамочку, и тогда она потеряет его даже как друга, оставшись до конца своих дней всего лишь «старой доброй тетушкой Эллен».

Хотя в качестве потенциального жениха Норман имел один недостаток: между ним и Иштар явно придется выбирать.

Вспомнив об Иштар, Эллен улыбнулась. Снизу, из подвала, доносились звуки, свидетельствующие, что там какие-то негодяи заживо сдирают кожу с несчастной пленницы.

Решительным шагом подойдя к подвальной двери, Эллен распахнула ее. Пушистый желто-коричневый комок вылетел в прихожую и несколько минут острые когти яростно царапали входную дверь. Потом, внезапно осознав, что жертва сбежала, Иштар моментально успокоилась и сосредоточенно принялась вылизывать себе живот.

– Ха! – злорадно сказала Эллен. – Он уже ушел. Одурачил тебя, не так ли?

Иштар и ухом не повела. Перевернувшись на спину, она задрала ногу и еще старательнее начала трудиться над следующим участком.

Наблюдать эти слабые потуги на равнодушие было столь забавно, что Эллен не смогла удержаться от улыбки, но мало-помалу выражение ее лица изменилось. Она слышала о подобных фобиях, но всегда считала, что это ничем не отличается от того брезгливого отвращения, которое она сама испытывала по отношению к гусеницам и тараканам. Эллен не выносила насекомых, но ведь не падала в обморок и не покрывалась мурашками при виде их. Бедняга Норман! Он должен так страдать от своей болезни. Эллен не сомневалась, что он действительно не властен над своими чувствами. Ни один мужчина не стал бы обнаруживать свою слабость на глазах у женщины, если бы мог этого избежать. А Иштар...

Эллен свирепо посмотрела на кошку, которая притворилась, что не замечает ее взгляда. Проницательная Иштар прекрасно поняла, что испытывал Норман, и собиралась этим воспользоваться. Кошки всегда льнут к тем, кто их терпеть не может. В зависимости от степени этой неприязни коварные создания демонстрируют либо заискивающую покорность, либо злорадное удовольствие от неловкости, которую испытывает их жертва.

– Ужасное животное, – нежно сказала Эллен и взяла на руки притворно-застенчиво мурлыкающую Иштар. – Скверная кошка, она хочет кусочек печёнки, да? Успокойся, радость моя, я не выйду замуж за того, кому ты придешься не по душе... Джек, конечно, взял бы тебя к себе, если Норман...

Острые зубы вонзились в запястье Эллен. Не до крови, но все же довольно ощутимо: клычки Иштар оставили заметные следы. Эллен поспешно опустила ее на пол.

– Мне бы следовало тщательнее выбирать предмет разговора, – пробормотала она, глядя вслед оскорбленно удаляющейся кошке, каждой клеточкой излучавшей презрение. Эллен повысила голос:

– Я же просто строила предположения. Не думаю, чтобы эта проблема на самом деле когда-нибудь возникла.

Иштар даже не повернула головы. Эллен рассмеялась, но прозвучало это как-то не слишком искренне.

Вечером, сидя у камина, она с гордостью обозревала свои владения, чувствуя себя не менее самодовольной, чем Иштар, которая наконец простила ей бестактность и теперь, уютно свернувшись, грелась на коврике у огня.

Представляя, каким будет этот ее первый вечер в одиночестве, Эллен побаивалась его, и теперь удивлялась собственному настроению, хотя и ждала с опаской, не заноет ли душа. Несомненно, визит обаятельного соседа вдохновил ее, но главным – главным был дом. Низкий потолок просторной гостиной, красноватые отблески огня на обшитых панелями стенах и бледно мерцающих античных вазах на каминных полках, шум дождя за окном – все это создавало ощущение покоя и уюта.

Дом переполняли звуки, мирные и успокаивающие, и под аккомпанемент этой ласковой симфонии Эллен расслабленно покачивалась в кресле, перебирая в уме, что еще предстоит сделать.

Дел оставалось немало: приятных – таких, как покупка дверного молотка и материи на занавески, и менее приятных – например, уборка подвала. Это был настоящий подвал – целое строение под домом, из которого пахло влажной землей. Племянники Эллен собирались вынести накопившийся за десятилетия хлам, но после внимательного осмотра заявили, что в этом старье следует основательно покопаться, прежде чем выбрасывать.